Главная » 2012 » Июнь » 10 » В гостях
12:52 В гостях |
| Веди простую жизнь и цени то, что имеешь — отдавая больше, ожидая меньше. Любите ль вы путешествовать... Ах, нет… А зря… А я так просто обожаю курсировать по городам и весям… Историю поведаю вам простую и клянусь, что на моём месте вам, граждане, такого бы не выдержать. Особенно.. в День прокажённой Альфии, который я стараюсь встретить и провести с уважаемыми и любимыми мне людьми, дать анализ прошедшему, да посмеяться над жизнью при зарождающемся у нас в стране капитализме. Помните.. уважаемые, с каким энтузиазмом строили мы коммунизм с братками из партии коммунистов, да так и не достроили. А теперь, граждане, посмотрите-ка вокруг себя и вы увидите всё ту же братву, но только в другом уже стане — партии «Единороссов»... Именно там, где они всеми фибрами души присосались к власти и бюджетным средствам. Так.. почему бы и не посмеяться над этими продажными политическими проститутками, которые не только партию, но и рожавшую их в муках мамку продадут ни за понюшку табаку. Своими неожиданными визитами люблю радовать я своих родственников. Не всех естественно... Не поеду же я к троюродному братцу, у супруги которого по жизни зависть ко всему и вся, а на уме лишь мани.. мани.. и ничего более. Не знаю я более завистливой дамочки, нежели эта кровная чеченка, которая родственника на себе умудрилась ещё в институте женить. Поговорить то с ней совершенно не о чем... Скажи, подружку её лучшую прямо со свадьбы в Грозном из-под венца без шума выкрали и до сих пор в горах не найдут, а такая, как она, не глянулась даже землякам, а моему братцу, надо же.. сгодилась. День—деньской только и ноет или трындит без умолку, что кто-то.. что-то.. ей в жизни недодал; что все лишь её обижали. Виновны все, но только не она. Недоглядел комсомол — не кумачового, видите ль, цвета знамени, галстук пионеры повязали на её худющей шейке, а морковного, а ведь индюки при виде и той невзрачной тряпочки, готовы были на улице уже сформировавшуюся ученицу потоптать, потешая сельский люд на завалинке; обижали соседки, запрещавшие ей цветущую сирень в палисадниках средь бела дня срывать; виновны были подруги, уводившие из-под носа молоденьких её хлыщей; недолюбливали ухажёры всех мастей, каждый раз обманывая молодую, вздорную, уже объезженную кобылицу… Так и хочется спросить. —Да кто же повинен в том, что желчь зависти ко всем тебя съедает!.. Ужель родители виновны в твоём одноразовом флирте! Неуж.. кто-то виновен в том, что ты из-за своего врождённого любвеобилия к мужскому полу допустила к себе в ложе босяка, который за всю совместную жизнь не сделал для тебя даже тура по Европе, чтоб погрела зарастающие жиром бока в Турции; наконец, покурортничала где-нибудь, либо покрымовала на Чёрноморском побережье Кавказа. —Да, чёрт побери — кто же виновен в том, что он не обеспечил тебя тем, что имеется у твоих подруг!.. Кто заставлял тебя на врачиху, а не на прокуроршу учиться!.. На их с супругом «Титанике» трещина появилась после первой шальной ночи, а мать виновна... Эта похотливая девица, опередив события, пренебрегла общепринятыми нормами нравственности в чеченском обществе — в подоле сыночка внебрачного взяла, да и принесла братцу, а все, встречавшие её с роддома лица, должны были от восторга визжать, плясать и аплодировать. Однако, у неё свой критерий на этот счёт, ровно, как и у каждого из нас, потому считаю, что и митингует она пред своими домочадцами, да подругами до сих пор зря. Ну.. да не стоит о ней и речи вести... А вот дядюшку родного Николая Фёдоровича, прожившего всю жизнь с супругой Марией Константиновной, навещал я с большой охотой, ибо уважал их, о чём часто и ныне вспоминаю. Совершенно не страдая человеколюбием к окружавшим их лицам, они меня очень любили. Жили они вдвоём, как-то по-своему, обособленно, не переводя свои отношения на следующий уровень — за порог собственного дома, отдав единственную дочь замуж за обрусевшего и довольно-таки успешного чеха. Не по нраву мне было лишь одно, что чересчур уж.. затягивался процесс общения с ними при нашей долгожданной встрече... И будь ты трижды голоден — приходилось терпеть и таки довольно долго, чтоб набить у них своё голодное с дороги брюхо. Потому.. пред поездкой к ним, я всегда старался насытить свою утробу всякой всячиной, чтоб перетерпеть мучительно—долгие часы наших редких встреч. Так.. это было уже позже... А сначала.. приходилось ожидать праздничного застолья. Конечно, я понимал милых моих родственников, что они хотели расспросить меня буквально обо всём, что творилось и в мире, и конечно же.. в моей семье. А тех вопросов было — с комариную тучу… Их волновало, практически, всё, вплоть до того, имелась ли у меня полюбовница или нет... В случае же.. уклончивого ответа, конечно, проявляли интерес, почему её у меня не было. Это несколько надоедало.. да и продолжалось мучительно долго, пока дядя резко не прерывал свою супружницу. —Брось Маруськ!.. Гость то с дороги, хрен ли ты его никчёмной болтовнёй кормишь!.. За столом то поди разомлеет и расскажет то, что сочтёт нужным... Давай-ка утку рубить!—заявлял он.. наконец. Лишь тогда, со стадии расспросов, хозяева переходили к непосредственному занятию — подготовке приготовления пищи, что меня, как и моих близких, просто не могло не бесить. Как всегда.. представительный дядя, надев домашние тапочки и в обязательном порядке фетровую шляпу, тащил свой зад на задний двор, чинно обходя своё небольшое владение, где в заваливающемся сарае отлавливал кряковую утку и отдавал её жёнушке. А вот с этого момента.. прошу потерпеть мои дружеские вам излияния, ибо и я терпел то, как муторно было смотреть на всю процедуру обработки той домашней уточки. Сначала птице устраивали настоящую баню. Уж.. с этим вы точно, граждане, никогда не сталкивались... Держа ещё живую утку за длинный нос, дядя осторожно поливал её из лейки горячей водой, которую до того нагревали на примусе часа полтора, а уже тогда тётка намыливала кряковую хозяйственным мылом и смывала, намыливала и смывала, пока перо не становилось на ней чистым и пушистым. —Мать вашу! Закончится, наконец, это глупое действо или нет!—лениво покрикивал я в их сторону, глотая слюну от голода. Хозяйка же.. не слыша, мылила ту птицу снова и снова, а затем тщательно смывала, что неоднократно повторялось... Последний раз ополаскивали утку целиком, а затем каждую её лапу, каждое крылышко с использованием уже женского шампуня — «Чистюля»... Затем насухо обтирали ту птицу, используя чистую ветошь. Проведя ещё ряд незнакомых мне магических ритуалов с уточкой, наконец, делал дядя ей секир — башка, то бишь, напрочь отделял её головёнку от туловища топориком, который молодому то не поднять было рукой. От увиденного челюсть моя свисала до самой пуповины и было совсем не до нелепых шуток — грустнело как-то на душе, будто я присутствовал при изгнании злых духов волшебником Мерлином от круглого стола короля Артура. Казалось, что хозяева на зло мне наслаждались сей необычной процедурой... Их руки нуждались в работе, приносящее сердцу — радость, что готовят домашнюю птичку для дорогого гостя, кем я всегда для них был. —Fuck yourself! Та что ж.. вы вытворяете — мамы моей сродники!—беззлобно ругался я на них.—Что вы за мазохисты такие, что это ещё за способ обработки утиной тушки!—вопрошал я.—Ведь даже варвары — захватчики земель русских.. и те не глумились так над Божьей тварью, как поступаете вы, интеллигентнейшие в обществе люди. —Либо не видишь — птицу купаем!—только и было мне ответом. —Как не видеть!.. Так для чего? То же.. издевательское к живой птичке отношение! Уж.. не маразм ли навестил вас пред моим визитом?—спрашивал я каждый раз. —Эка.. право!.. Что значит, Маруськ, несведущий в этом деле племяш! Хрен ли, вот она, нынешняя суровая действительность — не слияние, а огромная пропасть, разделяющая город с деревней!.. Эх, молодо — зелено!.. Дык.. объясняю — запоминай, раз не научила тебя моя сестрица уму—разуму!—разъяснял мне дядька. —Зато вы.. за долгую жизнь научились над пернатыми издеваться, подвергая их экзекуции!—отвечал я.—Где, вообще, такое можно видеть? —Грешно батенька ругаться, не понимая жизни в деревнях русских!.. Так.. будет тебе известно, что ощипав птицу, мы окромя мяса на стол, чтоб тебе отобедать, собираем ещё и перо, кое обязательно должно быть чистым и без посторонних запахов! —Позволь спросить — на чём ты, братец любезный.. изволишь почивать в свободное от безделья время?.. Не на подушке ли, набитой свежим, чистым и мягким пером домашней птицы? Не будем же мы набивать подушку соломой для внученьки Аннушки, что в Таганроге проживает.. иль пером грязным, да вонючим!—пояснял каждый раз мне дядька. Признаюсь, как на духу, что страшной изжогой и большим избытком кислоты исходил, бывало, я от нелепых его объяснений, дожидаясь окончания непонятного мне процесса. Я недопонимал тогда то поколение в лице моих ближайших родственников по матушке. А потому, грех было по случаю встречи — не выпить с дядей в срочном порядке, пока тётушка, сортируя перо, щипала казнённую при мне её супругом утку. Удовлетворение и радость ей доставляла эта работа и вся, связанная с этим процедура… А потому.. в одно корыто для стирки белья аккуратно складывалось пёрышко — к пёрышку, а в другое: крылышко — к крылышку.. с соблюдением отработанных веками действий. Вы думаете, граждане, что это всё... Так, нет же... Ощипав тушку, тётка, брала увеличительную лупу в левую руку, в правую — медицинский пинцет, начиная внимательнейшим образом удалять со шкуры тушки пеньки один за другим, один за другим, что могло быть сравнимо с работой одного из коновалов нашей железнодорожной больницы. Пенёк — за пеньком… Пенёк — за пеньком… А там их, мать честная — тысячи... Но чужие руки профи ей ведь не приставишь… Всё это делалось ею крайне медленно, но с таким удовольствием на лице, будто тётушка вновь испытывала оргазм, как в первую внебрачную ночь с удалым красавцем Колей в тот далёкий, послевоенный год и будучи.. совсем непривлекательной с виду, молодая и сексапильная сельская учительница зазвала его тогда, вроде как.. на чай, подарив ему к празднику какого-то прокажённого Святого умопомрачительной красоты туфли, коих он отродясь.. не нашивал и даже в кино оных никогда не видывал. Вкалывая трактористом с четырнадцати лет на нищую страну Советов за палочки, называемые в колхозах трудоднями, он не получал ни гроша на руки, чтоб самому в добротной обуви и одежде выйти на люди. Да что уж.. вести речь об обуви, коли после работы, он отмывал руки от мазута песком, да грязью в ручье, пока не стал бывать у своей зазнобушки, где, наконец, руки его прикоснулись к мылу. Главное, что пред учителем и трактористом в то далёкое время простой люд издали шапки ломал, что ныне позором является, однако, если труд первых оценивался рублём, то труд механизаторов — трудоднями для назначения пенсий. Так.. вернёмся к утке... Помнится, пока тётка колдовала над ней, дядя, чтобы как-то скоротать времечко, посылал меня в погреб за водочкой. Когда же я спускался на пятиметровую глубину, то видел в углу ящик с водкой «Московская», оставшегося после свадьбы их дочери, прошедшей.. да уж.. не полвека ли назад... Удивлению моему не было предела. Конечно, дядя не злоупотреблял алкоголем и никогда Стакан Иванович не был ему другом, однако, не у каждого хозяина выстоит столько времени водка под сургучом со времён придурковатого Никиты. Резко клацали мои челюсти от удовольствия смотреть на этот полувековой подвальный схрон водяры. Во время отсутствия хлопотливой тётушки, усердно обрабатывающей утку, мы с дядей имели полное право откушать тот водочный раритет, будто древний напиток, поднятый с затонувшего где-то в Атлантике корабля средневековья, тем самым, повышая градус веселья по мере налитой рюмашки... А хозяйка, удалив все пеньки, обрезала у тушки уже когти, будто та жареной станет от нас — обжор защищаться. Вот.. только тогда хозяин разжигал паяльную лампу и начинал ту тушку опаливать, сжигая оставшиеся не ней небольшие пеньки и пух. Потом они вместе мыли опалённую тушку в трёх водах, протирая раз за разом тряпочкой закопчённые на ней места... А освежевание тушки птицы.. было уже обязанностью мужчины. Кажется.. ерунда... Так.. только кажется, господа—горожане... Подточив нож, дядя начинал разделывать тушку, отрезая головёнку, а вспарывая живот, доставал кишки, с которых срезал жир, отделяя от них печень и сердце, которые опять разрезал, дабы полностью сошла с них кровушка; разрезал и зоб с желудком, кои очищал от песка, мелкого стекла и мышечных тканей. О, всего то и не перечислить... Без пения нет на Руси веселья. Разделив утку на части, дядя, приняв на грудь крепкой под сургучом, запевал свою любимую.. мне незнакомую песню: «Три доли, доли — раз! Три доли, доли — два! Три доли, доли — три!.. Чай вари!.. Слава Владычице.. что до танцев с бубном у нас с ним не доходило… Помнится, что устав лицезреть убиенную утку и действия Марии Константиновны, мы мощно с дядькой выпивали грамм этак по двести пятьдесят, а веселья же с ним было на все пятьсот — до разжижения мозжечка, заводя вновь речь о паразитах, присосавшихся к непризнанной уже нами Власти. Дядя мне растолковывал позицию правящей кремлёвской верхушки, а я либо с ним не соглашался, открыто показывая всей Московии вывернутый наизнанку кукиш, либо поддакивал, утвердительно кивая своей головой. В принципе, я всегда был самоуверен, но только тогда, когда был в том полностью уверен. Когда же мы с ним ещё одну народную съедали, то я мог только глупо улыбаться и смотреть на этот мир добрыми глазами; меня просто скрючивало от хохота от нашей российской действительности и от передачи Власти по наследству. А когда я находился в подпитии, то любые идеи, от кого бы они не исходили, мне казались всегда гениальными. У меня всегда бывала аллергия на нестандартные ситуации, хотя считаю себя добропорядочным и законопослушным гражданином своей страны, ибо вышел из материнской утробы правильно — головой, а не кривыми ногами вперёд. Вот, наконец-то, на стол подана тёткой и жареная утка, да как, скажи, вовремя, когда я, уже одевшись, хотел прощаться, так как сыт был по горло от встречи с родными и счастлив, как в дурдоме пациент, которого врач направил в бассейн, в который никогда воду не заливали. Уговоры остаться на ночь.. не заставляли себя долго ждать и нам приходилось вновь продолжать застольный огонёк с участием Зелёного Горыныча. В общем, всё по русскому стандарту — литр на голову и приходи кума мною ночью любоваться... Но чем бы ни начинались наши с дядькой разговоры, заканчивались они всегда о нашей прекрасной половине — женщинах. У дяди на юбки и женские лосины был отменный нюх. Хотя он был правшой, но ходил только налево, а потому мы сразу отправлялись с ним в Дом деревенской Культуры, где дядька спевал в хоре молоденьких, да интересных девиц бальзаковского возраста "Хепи бёздей!"... Опаньки, ничего себе — поворот сюжета... Одна из молодых певуний, кою я подстрелил в ДК женатыми глазами, разбередила душу и меня самого до полного изнеможения. Помнится, я был очень взволнован от этой непорочной мадемуазель, однако, чувствовал тогда лишь одно, что наши с родственником гены — великая вещь… —Милый, я пришла к тебе из сказки!—сказала мне певичка и я растаял от её нежного бархатного голоска. Конечно, звать её было не «Ангел», но отсутствием желания к той милой дивчине я тогда не страдал, ибо считал то слабостью мужчины. И пока дядя мирно похрапывал в своей комнате, где его и застал Морфей, я, сославшись на духоту в доме и взяв в штурманы дорогие мне Сердце и Душу, провёл ночь с ненасытной певуньей в машине. Так, в мою жизнь вошла женщина, движимая любовью. Наутро, я никого не предупредив, съехал... После встреч с родными, жизнь моя всегда наполнялась определённым смыслом, а настроение от посещения той деревеньки, где проживали они, было фантастическим... Ведь какое получаешь удовлетворение во всём, когда на время возвращаешь себе удовольствие холостяцкой жизни, что необходимо прочувствовать, прожить самому и рассказать, чтоб до вас, граждане, дошла сама мысль наших незабываемых с родственниками встреч, которые невозможно мне и ныне забыть. Разумеется, заикаясь от восторга, я не могу вам полностью передать ту обстановку, коя царила у моих родных. Я же не Абай Кунанбаев и мне ещё далеко до великих... —Завтра опять начнём употреблять здоровую пищу и надолго откажемся от вредных привычек — это может существенно продлить наше жалкое существование!—говорил мне в последний раз на прощание дядя, утерев платком скупую слезу. Вновь я его увидел лишь на смертном одре. Такова уж.. наша жизнь — своих родных мы начинаем ценить лишь тогда, когда их навсегда теряем... Действительно, бежим мы по жизни, несёмся куда-то, боясь лишний раз остановиться, уделив внимание близким и родным людям, подарить всего лишь каплю тепла... Только когда их нет уже рядом с нами, то вспоминаем, ощущая пустоту, которую ни кем и ни чем уже невозможно заполнить... |
|
|
| Всего комментариев: 3 | ||||||||
| ||||||||
