Главная » 2013 » Август » 9 » Русский Скотланд—Ярд 4
22:14 Русский Скотланд—Ярд 4 |
| Помогая ленивым людям, ты помогаешь им сесть на свою шею. (Хань Сян–цзы) Редкая хорошая погода, плюс настроение отличное, так целый день гулял бы... и гулял по городу, любуясь, как хорошеют наши улицы, как добреют продавцы, переставшие, наконец, пред вашим носом рублём дирижировать. Расстройство одно, что приходят к власти сучьи дети, создающие лишь видимость своей деятельности, результатов не приносящих. И даже попутчицы на пляже, в парео, не радуют твоё сердце, выставляя свои красивые ножки... вперёд бедром. Вот, тогда-то у всех начинается собачья жизнь. Говорят же, что паршивый баран стадо баламутит и, в конце концов, его портит. И это вам не простой звук, а сложившаяся за века поговорка, которая, как нельзя, кстати, подходит под деяния бывшего начальника местной милиции — Ментжуева. Работать с такими вообще сложно, а тем паче — дружить, ибо преступные его связи так запутаны, как коридоры Останкинской студии, где я надысь наследил. Хотя и его можно понять... Ведь он был кормильцем не только своей южной семьи и воровской братии, но и всего областного руководства УВД, к ней, верно, относящейся. Снаружи — холёный интеллигент, просто сама доброта и вежливость. Внутри же — подлый и мелкий хищник, с орлиным взором, готовый разрушить всё... ради карьеры и своего обогащения, готовый напрочь поломать людские судьбы. Именно при нём моральные ценности были подменены материальными. Нажива и обогащение отдельных индивидов стали доминирующими и в поступках его подчинённых. Качества, достойные настоящего мужчины ему были чужды и противны. Такому типу подставь плечо, так он на шею прыгнет. А тем временем жил... и не тужил на чабанской точке, у Узеня, парниша... казахских кровей — Санькой все его кликали. Была у него и сила, пока мать его в пелёнке на руках носила, да повадилась в чум его родителей прожорливая свора во главе с прокурором Дудониным и главным милицейским тем архаром: то шашлыка откушать, то бешбармак отведать из рук казахских аксакалов. С малых лет родители вырабатывали у отпрыска умение — быть угодливым перед высокими званиями и чинами. Так бы «за спасибо»... и услуживал надоедливым халявщикам сын степей: гроза сусликов и сайгаков, разливая кумыс по пиалам, да поднося баранину с сурпой высоким для него гостям, пока не вмешался в его жизнь сам Ментжуев. Тот то и устроил Санька в милицию, кнутом и пряником продвигая того по карьерной лестнице. Надобно было всей родне ещё тогда предвидеть, что в жизнь их баловня входит энергетический вампир. Не иначе... Но проглядели мальца аксакалы… просмотрели. А чабану с села скакать бы и скакать беззаботно и безмятежно: без тревог и треволнений на коне… по бескрайним засушливым степям, да пасти отарами овец, отыскивая в чужих юртах, на бескрайних просторах, свою Бибигуль. — Откель я то знаю!? — Так, сам иной раз там был — мёд, водку пил! Так, просто на аркане его затянул в милицию главный жандарм района, ибо тому нужна была рядом своя: послушная, безотказная и услужливая братия. Увидели и аксакалы в начальствующем субъекте доброе, отзывчивое и заботливое Существо на всём белом свете, да и спровадили юношу в один из околотков. И вот уже в совхозе «Декабрист» появились целая ферма рогатого скота, да зарыбленные для милиции водоёмы. Ну, а ответственным над ними, естественно, и был назначен участковый — сержант Сандыков, у коего кровь и сила в жилах играла, как у резвого орловгайского скакуна. Вот лишь глаза у степного орла с каждым годом всё сужались и сужались от казахстанского бескунака, солнечных выбросов и бесстыдства... Не вставив спичек в нахальные свои глазницы, тот переставал узнавать уже и сослуживцев, кроме своего кумира. Величать же его, вдруг, стали не иначе, как Александр свет Гайдарович. При его появлении в колхозе, степной народ ломал малахаи, срывал с головы картузы. Однако, недолго он в совхозе ошивался и кормил высокое начальство. Нужны были Ментжуеву большие доходы, большие объёмы. И вот уже Сандыков не сержант, а хоть и мелкий, но золотопогонник милиции, со скоростью метеорита продвигавшийся по служебной лестнице, как никто другой… из его сослуживцев. Вот ведь как, граждане, иному в жизни подфартит, вот какие повороты иногда преподносит судьба. А иначе, скажите, как за считанные месяцы сын степей из сержантов вырос до начальника милиции одного из заволжских уездов. Да–да… со скудными умственными способностями и какого-либо специального образования. Не окончил наш герой даже духовной семинарии и «Карану»… обучен не был. Однако, было много… много мяса у его родни. Однако, было много… много рыбы в прудах, чтоб не париться по поводу получения диплома, должности и очередного звания. Все полисмены были лишь заводными игрушками в руках у циничного архара Ментжуева, но рано или поздно кончается у них завод, или лопается пружина. И вот, как-то, иду я по улочкам города–героя Волгограда и глазею по сторонам, вспоминая россказни своего крёстного отца, который освобождал его от фрицев–захватчиков. Вдруг, внимание моё привлекли афророссияне, которые шли так же, как и я, озираясь по сторонам, однако перст свой указующий направляли в сторону районного суда, куда конвоиры вели в наручниках русского нацмена. Когда я присмотрелся... — Матерь Божия! – вскрикнул я. Ведь под охраной был тот самый Гайдарович, который двигался походкой каменной статуи, неадекватно таращась на прохожих... исподлобья. Брёл российский полисмен, окружённый охраной своих же сослуживцев, будто вождь всех африканских макак, прикованный к колеснице. Не поленился, зашёл я на следующий день к приятелю, возглавляющему там ныне следственное управление. — Да–да... Задержали, арестовали, обвинили и уже осудили вашего земляка сроком на семь лет! – только и сказал мне тот. — Кто же, спрашиваю, – с Саратовского УВД хлопотал за него об освобождении из-под стражи? – проявил я интерес к нашему заключённому. Думая в это время о том, как же далеко протянул свои щупальца ненасытный страж порядка Ментжуев. — Не иначе, как за икоркой чёрной и красной рыбой перевёл тот со своими связями бывшего чабана, да поближе к волгоградскому водохранилищу! Зубочистку бы ему в филейную часть за все его неугодные Аллаху проделки! – только и сказал тогда я. — Да кому он теперь нужен! Никто и ни единого разу не соблаговолил к нему приехать и передачу передать! – услышал я в ответ. И, знаете ли, почему–то мне стало так жаль и грустно за того парнишу, словно скинул скакун, на ходу, из седла своего наездника Сашку. Не каждому, знаете ль, дано перенести и пережить оного позора, да ещё и в середине жизненного своего пути. Как жизнь, смотрю, посеребрила всем головы.... Можно нам и стариться красиво, а Александру свет Гайдаровичу ещё долгие годы на нарах придётся томиться. Думал ли он о таком бесславном конце своей карьеры. Догадываюсь, что — нет. Знал бы он о падении с таких высот, так бы и скакал, да скакал джигитом со своей Бибигуль… по выжженным солнцем бескрайним заволжским степям — за отарой овец, любуясь красой дикой природы и полной свободой. Ему бы раньше повернуть свои мозги на сто восемьдесят градусов, да слушать бы своих родичей и друзей, прислушиваясь и к своему сердцу, а не выполнять задания залётного баламута–карьериста. Что это, спрашивается... Непонимание закона компенсации — «Чем лучше сегодня, тем хуже будет завтра»... Это, видно, даже не лечится, так как от рождения мозги либо есть, либо их, ни черта, нет. Нельзя уже перейти с одной линии жизни на другую. Никак нельзя... Так, значит, на то воля Неба. А Законы наши вообще парадоксальны. Сажают… сажают этих оборотней в погонах, а Дума никак всё не восстановит былую норму уголовного законодательства — о конфискации имущества при подобных корыстных преступлениях. Так что это, граждане, за наказание такое, когда нет никакой боязни: ни у супружницы, ни у деток, ни у самого виновного в том лица, что по отбытии наказания он выйдет и увидит лишь голую на выселках кочку, но никак не дворец с фонтаном и полем для гольфа. А поборы продолжались и продолжались: как в былые времена, так и во время работы начальником милиции Пузнецова, воспитанного прежним начальством в том же духе и по тем же бесовским канонам. Идёт труженик с работы и от жажды, усталости, да просто для аппетита выпивает по пути кружку–другую пива. И уже вот они — лютые архаровцы в погонах. Тут как тут… сторожат. Эти служивые в форме, будто шакальё... с горящими и убойными глазницами, всегда находятся в поиске добычи, как валютные проститутки по вечерам на Большой Казачьей нашей Губернии. — Мать Владычица! Засада! – только и удивляется добропорядочный налогоплательщик, кормилец этой самой доблестной, и якобы, нашей, народной, но до самого нутра... коррумпированной гвардии. Эта полиция, что и бывшая милиция, нежели не хлеще. Хрен на хрен менять — только время терять. А вымогательства, скажи, всё не прекращаются... Бояре же, в лице руководителей хозяйств, будто ошалели, отстёгивая тем часом отделу милиции уже по-крупному. А зажравшийся здешний барин Голыванев, аки владыка земной, разворовывая казну Государя, одарил, поговаривают, прокуратуру и околоток иномарками. Усмотрев, что Компартия в День Девяностолетия коммунизма недодала вновь назначенному начальнику милиции Пузнецову что-то из материальных благ, взял, да и отгрохал тому дворец, да с баней аж… на двенадцать персон. — Твою мать! Кого, – спрашивается, – они… слонов в ней мыть собрались! Зятёк, как бы… не совсем доношен, которому и тазика бы воды хватило — по его росточку, а больше вроде и купать некого! – дивятся до сего дня соседи их — на Паровозной. Жёнушке бы его, уже побитой молью, этой кормилице всего многоэтажного дома по улочке Юбилейной, надорвавшейся при переносе тяжёлых сумок с маслозавода, хватило бы камеры–купели, два на два, чтобы и грязь с себя смыть, и пред Алтарём предстать, дабы замолить перед Святителем грехи поголовья своей семейки. Ошалела, бедняжка, от счастья — на старости лет: от даров нежданных, от благодетеля незнакомого и источника неведомого. Думала, что вечно она может добывать золото с облаков… ан-нет, хренушки! — Полюбила лейтенантом, вот живёт с полковником, стала юбка не сходиться, не найдёт виновника! – поют ноне по праздникам её завистливые соседушки. Но зависть их ни к чему… Это лишнее. Никогда красивых женщин не было у российского полисмена — равнодушен он к ним. А коли уж… и возжелала бы какая с ним познакомиться и уединиться, то после первого же общения, убегала рысью от милиционера, ибо даже её обаятельностью он мог восхищаться либо… нецензурно письменно, либо… нецензурно устно. Ну, ему вроде как… и простительно, ибо на такой должности сердечная нерва всегда натянута, яко канаты от подводного крейсера к кнехту на пирсе. Ведь у него в кабинете даже попугай матерился, аки боцман, замещая капитана на мостике… или как проститутка на кинувшего её клиента. Но для Пузнецова сама работе не была работой, это было его хобби — целыми сутками гонять чаи, да раскуривать трубку, притопывая ножкой в милицейском башмаке. Не дай Боже никому такой работы и оного хобби. Прости, Господи их прегрешения. Не может быть никакой зависти к тому, кто практически всю свою сознательную жизнь отбывал наказание с теми задержанными и арестованными, содержащимися в местном ИВС. Да разве бывает у таких персонажей какая-либо радость в жизни. Не бывает. Ну… теперь хоть будет кому молиться и за моё здоровье. Вот только отныне придётся мне избегать, граждане, его тётку–барыню, ибо увидев меня на улице, она тапки свои о мою фигуру поломает. — Упаси и Богородица! |
|
|
| Всего комментариев: 6 | |||||||||||
| |||||||||||
