Главная » 2019 » Май » 31 » Погрешение
13:21 Погрешение |
| Иисус Христос говорит: «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас.» (отрывок из Библии — Евангелие от Иоанна 15:12) А тот вечер, о котором, вдруг, вспомнилось, был оченно даже… хорош! А мы вместе с милицейским недоразумением, Отёкшиным, сидели на высоком берегу реки Малого Узеня, ожидая вечёрку и прибытия настоящих рыбаков, к которым мы никогда себя не относили. Что оставалось делать, как только курить, спасаясь дымом от комаров, которые вились над беззащитными телами, так и стараясь вонзиться острыми-преострыми жалами в наши, изнеженные за зиму, телеса. Ещё и пытались рассуждать о высоких материях в нашей огромной Вселенной. Ведь за ночь столько мыслей в головушке скопится, что не знаешь: с кем ими поделиться и с какой глупости вообще день начать… — Вот, скажи, – спрашиваю, – фуражка красная… а почто это ты до сих пор не женат, да ещё и слышу, что и намерений, якобы, не имеешь ни в ЗАГС бежать… ни под венец лететь! Вроде и не убогий! Даже, наоборот, гляжу — видный! Снаружи. Али что со здоровьицем не так!? Снизу… У нас же в обществе тех, кто холост, считают немножечко ущербными! Эх, что тем часом, братцы, началось… Ох, что, граждане, тогда было... Полисмена будто словом продырявило и тот рванул. Бомбой! — Ха-ха… вам — два раза! По-моему, это вам, женатикам, соболезновать надобно! Это вы, подкаблучники, нынче смотритесь моим зорким оком, как немощные… с прибабахом! Это мне приходится сожалеть, а ваших жён, пардон, нежить и ласкать, бо... испытываю к ним сострадание, возбуждаемое несчастьем в ваших оченно благополучных, якобы, любовных гнёздах. — Жизнь, знаете ль, вообще-то штука капризная! А я хоть к мадемуазель, хоть к мадамам милосерден, и они, полюбливая и обожая меня, ещё и доверяются во всём, души во мне не чая! — Хрена вот, – ответствует, – вам лысого! Это ваш хуторянский взгляд на окружающий мир, а ещё примитивное и сермяжное мышление! Это только в моём холостяцком обществе и райском для них уголке, ваши неугомонные молодки бывают такими: солнечными, лучезарными и желаемыми, какими бывают только жизнерадостные целомудренные невесты! Под венцом. Только в ложе моего гнёздышка ваши мамзели пребывают на седьмом небе: от счастья, наслаждения и блаженства, в чём и купаются! Да-да… именно со мной, но никак не с вами. — Что это, – вопрошаю, – за возбуждение и сталь в голосе жандарма! Что это за металл и злость, чёрт бы тебя, бабника, побрал: изливаться в сладостных и слащавых речах о наших благоверных и суженых! А вот возьму, да и нашепчу в оба уха главному вашему фараону, с которым я на короткой ноге! — Я конечно, – говорил Отёкшин, – извиняюсь, но есть на что обидеться! Хотя это и было давно, и не хотелось бы ноне о том, вообще, мне поминать, но за больное вы меня зацепили! За живое тронули, перевернув душу так, что аж… сердце стрельнуло — в аппендикс. Горько мне и вспоминать своё прошлое. Отлюбился я, видите ль, тогда, когда вы, видно, только любить зачинали. Тогда доброжелательным народ был, да и девчушки мне казались такими целомудренными. Ага… лишь казались. А я то… я то каким заботливым вьюношей был, пока, ишь, не столкнулся с настоящим предательством. Погрешением. В результате: обида, разочарования и определённые комплексы. Хотите верьте, хотите — нет, а дело значица… было так. Моя любвеобильная мадемуазель была из тех одноклассниц, которые всегда и во всём искали романтики, зачитываясь… как любовными романами, так и уверовав в то, что за первым поцелуем непременно следует венчание. А тут, по окончании полутора лет службы, прибыл я на побывку домой. На другой же день, заведя машину отца, я решился-таки навестить свою, некогда любимую подругу, которая до последнего писала мне о своей студенческой жизни. Подъехав к дому и, переступив порог, я от отца однокашницы, вдруг, слышу: некую дерзость, вкупе… с колкостью и иронией. — О, здрасте… здрасте! А вот и зятёк к нам, наконец, пожаловал! Так, проходи же, что за стеснение в движениях, будто бежать назад решил! Спринтером! Сказать, что я был ошарашен — это слабо. Ведь я ни сном ни духом ни о чём не ведавший… был сражён высказанными в мой адрес словесами. Скоропостижно. Я то всего и приехал отметиться и обозначить, что я, мол, жив и здоров, возмужал, дескать, и что в папуаса-де… не превратился, а тут, вишь ли, чуть не постамент воздвигают под мою стройную военную фигуру. Без весла. — Ёптыть! Какой, – думаю, – чёрт побери, зятюшка! С кем-то вы, батенька, – рассуждаю, – меня перепутали. Так меня никто и никогда ещё в жизни не возносил и не крестил, да и не стоит пред моей Светлостью так расшаркиваться! И с каких это пор я, в одночасье, стал их родственной душой. Оно, поди, почётно и, по всей видимости, престижно: быть зятем, но не так же скоро и оперативно, как того требует свадебной ритуал с пышной и праздничной церемонией! Да меня, – рассусоливаю, – никак уже здесь давно заждались! Да и говорил так тестюшка, видимо, совсем небеспочвенно. Нет-нет… умысел то был косвенный, а бил целенаправленно! В сердце! Так-то оно так… но я не мог потеряться в потоке путавших меня слов и мыслей, ибо случай, надо сказать, для меня был-таки вопиющий и я старался складно глаголить, реагируя на каждый хозяйский чих. А тут и одноклассница Танюшка, выбежав из горницы, бросается на шею. Вся такая ухоженная, спортивная, пружинистая. Вся такая неожиданная. Естественно, дипломатический для всея её родни поцелуй, от смачности и вкуса которого в моей утробе, незваного примака, пошли сладкие цунами, накрывшие всё моё тело совсем неземным блаженством. От моей подруги исходило: девичье тепло и струился такой соблазнительный животный запах, отчего было очень волнительно. В животе. Сначала Танюшка слегка напряглась, но после первого же поцелуя, просто растеклась в моих объятьях. Гостеприимные папА с мамА одновременно тянут меня за руки к накрытому фуршетному столу с различными: закусками, салатами, блюдами, десертами. Куда, скажи, и конфуз девался. Так, в терпении и интеллигентности прошла наша встреча: с байками и задорным смехом, с воспоминаниями и расспросами. Всё же чувствовалось некое состояние неловкости. Всей семьёй мне о чём-то рассказывали, а я всё не мог уловить тонкую нить из всего сказанного, сосредоточиться на словах, которые те пытались вложить в мою голову. Я без особого интереса и слушал, иногда отвечая и вставляя свои вопросы. Наконец-то, радушная, гостеприимная и хлебосольная моя пытка закончилась. А когда во мне уже упокоилась бутылка вина, Татьяна повела головой, приглашая пройти в спальную комнату. Кусая губы и облизываясь, я вдогонку за ней. Но неожиданный сюрприз таки… застал меня врасплох и поверг в шок, ибо пред собой видел детскую кровать — с реально живым младенцем. — А это ещё кто!? – спрашиваю Татьяну, дрожа осиновым по осени листом. — А это… это, – смущённо отвечает, – мой… сынишка — Максимка! Тогда-то и резанула меня боль по всему телу так, что достала, кажется, аж… до самых — до ушей, в которых тут же зазвенело и даже забило. Колоколами. Я сходил с ума… Да, мы с ней несколько раз ночевали, да, любились, как могли любиться: и друзья с подругами, но у нас же никогда не доходило до животного соития. Уж… об этом то я точно знал, так как всё жалел её, думая сорвать бутон цвета… опосля нашего же свадебного с ней пиршества. — Идиот! Да лучше бы мне того не знать. Недурственно было бы ей задушить меня прямо на пороге… в объятиях, ещё при встрече. Ведь любвеобильная дивчина, помнится, всегда хотела лирико-интимного единения со мной, так сказать: «сразу»… и «сейчас». Но непременно: в белом платье, фате, при огромных повсюду корзинах с цветами, салютами и разными бабахами. Фейерверками. Помнится, на ватных ногах я медленно подошёл к кроватке и картинно прогнув спину, нагнулся к малышу. Мне было и жарко, и холодно… одновременно. То, что я пред собой видел, было довольно симпатичным и удивительно забавным беззубым мужским существом. Определил… по пистолю. А так как спиной видел, что за моими телодвижениями пристально наблюдают, то принял сценический образ любящего папаши. Главным для меня была не тема, а сам факт разговора с дитём. И пришлось лавировать, дабы, не дай те Боже, кого обидеть. Хотя… большего оскорбления, которое было нанесено мне, трудно себе и представить. Меня будто стреножили, отправив в их дом на заклание. Но я всё же замурлыкал. — Тю-тю-тю-тю-тю… Ой, тютюшеньки тю-тю… где ж… носило мать твою! – гундосил я себе под нос то, что на ум приходило, стращая мальчонку козой, а из самого чрева внутренний голос мне подсказывал, кричал, орал: «Делай финт ушами и беги… вали, мать твою! Да чтоб мне вас, думаю, забыть, как я вас помнил!»… И я бы рванул, но сжалился, думая, что её родители считали меня отцом ребёнка. Младенец то ни при чём и безвинен, но нужен был разговор с его маменькой, а потому мило распрощавшись с хозяевами и поблагодарив за вкусный праздничный обед, я откланялся, попросив Татьяну проводить до машинки. Однако… не только. Мы выехали на озеро, где я её и попросил предо мною, как пред Святым Духом… покаяться. А почему она должна была исповедоваться, что, скажите, та могла рассказать… коль я сам был во всём виноват, так как уже с выпускного я мог её привести домой. А я берёг Танюшку. Но для кого… спрашивается. Что я тогда мог выяснить… Где началась её счастливая жизнь… Что во время учёбы в техникуме она была кем-то замечена. Да и как можно было не заприметить яркую и милейшую дивчину, коль Татьяна выделялась, видимо, и из студенческой толпы, как ярко сверкала та в школе и её внешность с белоснежной улыбкой цепляла: как безусых юнцов, так и мужчин. А как выстрелит взглядом, таки… разрыв аорты, либо контрольный в голову… наповал. Сложно после того взгляда было обрести спокойствие. А доброжелателей везде хватает. Мало ли тех, кто падок на студенток… с косой — до пят и огромными-преогромными очами, в которых и утопнуть можно. Хватает и самцов, готовых покусился на самое Святое. Любая девонька чувствует исходящую от парня магнетическую силу, и кто, как не она, ощущает вибрацию страсти. А опытный и искушённый альфонс, чтоб его, лишь посмотрит на платье: длиной «мини»… а потом и в зону её бикини, и всё — сознание теряют! Вместе… И в той, новой для Татьяны студенческой жизни, всё было, пожалуй, более романтично и красиво, нежели то было со мной. Где отыскал её хищник, но как она могла довериться матёрому соблазнителю. Душа, верно, просила того, с кем спокойно и оченно надёжно, а сердце выбрало другого, с коим не жизнь, а постоянное торжество и вечный праздник! С ураганом страстей. Что делать, если она сполна насладившись со мною платонической любовью, желала уже большего и мечтала перейти на новый уровень и этап в наших интимных взаимоотношениях, а я со своим дурацким пионерским стеснением и идиотским смущением продолжал лишь прикасаться к ней, лаская при наших встречах и доводя сексуальную подруженьку — до экстаза. Видимо… в жизни Танюшки и наступил тот самый первый раз, о котором ей столько мечталось-грезилось — со мной. Так, стоило ль в чём-то её винить и осуждать… коль эта жажда любви впитывается девчонками с самого рождения вместе с молоком матери. Возможно, но только не мне. А тем днём мы приехали туда, где уже когда-то любились; туда, где мы опять остались вдвоем и нам никто и ничто не мешало. Солнце. Бескрайнее поле. Яркая радуга. Лишь пьянящий аромат духовитых, благоуханных сочных трав. Всё опять принадлежало нам. Сердце готово было вырваться из груди. А я дышал, наслаждаясь свежестью её волос и касаясь наливной, уже женской груди. А вокруг пустота. А я, как и миллионы других сердец, хотел опять мчаться во мраке Вселенной. Вот и моя, казалась бы, лебединая песнь. И мне вновь хотелось растворится в тепле и нежности некогда моей вожделенной подруженьки. Я желал: танца любовности, страсти, стонов. Я нуждался и ждал от Татьяны любви. Я искал её проявлений, ибо мало… мало было одного лишь разговора истосковавшихся друг по другу тел. И соблазнять не стоило, ибо я видел пред собой её пьянящий, дурманивший меня томный взгляд. Тут-то я и решил, что выход из тупика находится там, где находится и вход. И снова океан страстей поглотил нас, не давая сделать вдох и заставляя забыть обо всём на свете. Она расслаблена. И я уже просовываю руку под стыдливо накинутый на её груди халатик. Как было не видеть, как тёплые волны наслаждения таки… захлёстывают её тело. Я жажду прежних объятий, прикосновения сочных и умильных губ, влаги её язычка. И получаю… вознаграждение. Каждой частицей тела желаю к ней приникнуть, окунувшись в ласки, принять, впитать в себя, каждой клеткой ощутив девичье тепло. И я шепчу. — Хочу… хочу тебя! Впусти же… возьми меня и, наконец, наши тела растают в страстном огне любви… пламени услады. На несколько секунд Танюшка зависла, испепеляя меня взглядом и меняя печальность на тоскливость, а унылость уже на заунывность. Мы поедали друг друга: глазами, руками, дыханием. — Нет… нет! Прости! Прости… виновата я перед тобой, но не могу! Не обессудь… но сейчас мне не до второго Максимки! К тому же… урона моей репутации теперь никто и никогда не потерпит! И она решительно высвободилась из моих горячих объятий. Шабаш… концерт окончен. А это означало финал шекспировских наших страстей. Как, скажи, глупо я поступал. А ведь начитан был о кавалерийских налётах, прекрасно знал, как гусару овладеть трепещущим девичьим станом и ублажить юное, нежное, непорочное и безгрешное сокровище. И кому что доказал… Какой же я дурак… дурак! Щеками, видимо, думал, но точно не мозгом. Да у меня и совсем другие мысли. Я же не её пола… не женского! Мне хотелось мстить… мстить и, наконец, отомстить, как ей, так и её несостоявшемуся супругу. — Слушай, – сказываю, – Танюшка, своё сердце, оно то точно не обманет, как ты меня предала! Не хотела бы ты, – шепчу, – провести со мной если не ночь, то хотя бы… Хотя бы… Не противься, любовь моя! К чему теперь нам эта неприступность… Я так не хочу к тебе остывать. Отдайся же любви вся без остатка. Ну, почему не пожелать себе невозможного. И Отёкшин умолк, провалившись, чёрт-те… куда. Я уже чуть было сам не отошёл, погрузившись то ли в сон, то ли в нирвану: блаженства и упоения… с его Таней. — Алле… Алле… Ты, – спрашиваю, – где, ходок! Так, и кокарду с картуза твоего, к чёртовой матери, сопрут! Ты, вообще-то, со мной или к своей Танюшке вернулся!? Ты ещё похрапи здесь… посопи, распугивая рыбу. — А… Что! – живо вздрогнул участковый. – А вообще она, видимо, запуталась! Что касается целомудрия, то это, отнюдь — не женский критерий нравственности. Не хочу казаться ангелом, ибо я и сам по-пацански всегда вёл себя с ней, влюбив в себя ещё одну девоньку. А что же Танюшка… А та, напрасно прождав мою личность все медленные танцы на выпускном балу, у стены, вступала во взрослую жизнь, но уже без меня. А на кой ляд я ей сдался. А тут ещё и служба. Эгоист я. Гордыня меня обуяла. Ведь что, слухай, отморозил тогда. Взял, да вместе с друзьями, пригласил на проводы обеих любимых мною девчоночек. Так Танюшка, видите ль, и отплясывала весь вечер в одиночестве… сама с собой и платком, который мне и всучила. Напоследок. Нет, я её не ругаю и не виню. Всему есть оправдание. В любом случае… я никогда бы не смог жить с ней, так как чертовски ревнив, а вот в сердце моем она останется навечно. А Максимка так и остался с ней в качестве доказательства, что замужество или какая-то порочная связь у неё таки… были. Получалось, что её погрешение было некой перчинкой, остротой, суррогатом страсти, которая была в её жизни. Возможно, впоследствии, она вздыхала и, думается… не единожды, вспоминая моменты той школьной… платонической и студенческой, но уже шальной своей любви. — Вот и весь вам ответ — почему не женюсь! Однолюб я… видно! А вот лучше вы скажите, почему премилые ваши жёнушки рвутся с золотых клеток ко мне, несемейному и бобылю. Ни бельмеса я и сам не соображаю! Это, пожалуй, лучше вам знать, нежели нам. Вы всё в судах торчите, черпая то, что нам в околотке, да и на участке не увидеть, не услышать. Леший их знает… Сколь живу, столь об этом и думаю! Наверное, со временем, мы таки… охладеваем друг к другу, а потому: разврат, измены и предательство! Ведь годы, прожитые в браке, со временем нагнетают тоску. А ещё печаль. Скука им… скучища. Скукотища. Без меня. Вот… тогда-то, по всей видимости, ваши браки и становится, вишь ли — бракованными. — Ведь сами посудите… Отработав на Государя, летит молодайка радостной домой. А в хижине что её ожидает — та же работа: плита и готовка, стирка и помывка, глажка и уборка. Потому… ничего странного или удивительного я не вижу в том, что те мадамы и ищут изменений опостылевшего быта, осточертевшей для них обстановки. А коль всё наскучило и осатанело, то не до близости, не до любви-с… Вот тут на сцене и появляюсь я, но уже не в роли полисмена, а в образе простого, похотливого мужа. На час. Да… у многих беспокойных ваших фрау конституция и воспитание таковы, что невтерпёж, но уж… точно не замуж! Что делать, если, скажем, чужой жене всё надоело и хочется чего-то сказочного и огненного, когда в себе ощущаешь прилив тёплого дождя, приводящего любящее сердце — в сладостный трепет. И не надо никому себя в том упрекать. Это, поди, и есмь — настоящая их жизнь, кому, ишь, разврат и распущенность в радость! Если хочется, то… знать: так нужно, ибо жизнь одна и другой уже не будет, а потому нужно успеть всё. Они и про свою измену мне говорят, как бы случайно и, между делом, как о чём-то не столь существенном, важном и значительном. А всё потому, что имеют потребность в близости, в любви-с… Глядите, как ноне, при диком капитализме, так называемый… гостевой брак, средь молодёжи то распространяется! Возможно, это и к лучшему, так как хоть детишки будут знать истинную свою фамилию. И отчество. Но никак… не родитель — номер один и, родитель — номер два! В юности же личное наше счастье остаётся: фантастическим, сказочным, непонятным и за гранью: нашего понимания и нашей компетенции. Это равносильно прыгать на штыковой лопате до… до… не касаясь земли ногами. Только и надежда вся на Господа Бога, везение и удачу… с благоприятным стечением всех обстоятельств. Но и не стоит ждать и милости от Природы… Не жить же с расплывчатым клеймом несчастливой судьбы — на твёрдом лбу. — Ну, будя… будя… А вот и наши однояйцевые близнецы, рыбаки… Никодим с Никанором! – сказал Отёкшин, показывая на подъехавших на мотоцикле «Урал»… ребят. Пора… пора, али не видите, как рыба заиграла, будто любовные игрища в их среде начинаются. |
|
|
| Всего комментариев: 2 | |||||||
| |||||||
