Главная » 2017 » Декабрь » 14 » Новогодний презент
13:47 Новогодний презент |
| Для женщины закон не писан, а если писан, то не читан, а если читан, то не понят, а если понят, то не так. (М. Мартынов) Произошло ночное происшествие, али новогодний конфуз... сам не разумею. Ну-с… в двух словах. Новый год. Бьют куранты. Пробуждаюсь, и вижу в проёме открытой на балкон двери — фривольную позу супруги... в непристойном для неё прикиде. Какое-то хмельное дикое чутьё потянуло меня на мороз и, на... исходящий оттуда животный запах женской плоти. Достаю сигару и иду. А там — спиной ко мне жена, а кто же ещё… По шубе узнаю. По запаху духов, помады и геля. И тоскующая женская фигура святой чистоты и девичьей невинности, вкупе… со свежестью декабрьского хвойного воздуха: пьянят, волнуют и зажигают меня. И тут я на ходу решаю сделать своей любимой новогодний сюрприз, ибо даже ангельскому терпению приходит конец. Так захотелось быть в объятиях своей милейшей супруги. В меня будто демон вселился. Блудливым котом... подкрадываюсь молча сзади, поднимаю шубку, и исподнее моё, как ветром сдувает. Тихий бархатный голос с покусыванием мочек её ушей. Плоть к плоти. Нагота к наготе. Касаюсь её, такого желанного тела, и ощущаю настоящее чудо свежести, молодости и красоты. С жадностью Кентавра взрываюсь… получая в ответ: лучи яркой поволжской цыганской страсти и любви. Мы выплёскиваем наружу все, скопившиеся за день, за месяц, за год... обоюдные: и похоть, и огонь, и страсть. Да, мы шли на побитие рекорда по продолжительности любовного акта. Всё проходит пылко и эмоционально, прям… как в студенческие годы. Мне казалось, что я совершил любовный подвиг... или эротический теракт. Но почему жена так впилась резцами в мою руку и уже чуть не грызёт её от безумства... и наслаждения. А такового пламени и жара я, знаете ль, от неё не знавал. Издревле. Когда же устали… выдохнули, и она, вдруг, повернула свои глаза: с поволокой, благодарностью и диким ко мне интересом... мы замираем и тупо немеем. Обеззвучиваем. Не супруги мы с нею, вовсе… Ага. Не родня-с. — Чур, чур… Чур-чура! – взвыл, вдруг, я. Так, уж… скажи, спужался — не приведи и Царица Небесная. Ведь... потеряв рассудок, я чуть было не остался в плену у оной бесовки. В замкЕ. Надолго. До экстренного вызова эскулапов. — Аллилуйя! Аааааааааааа… – завопила и эта, чёрт бы её побрал — соседка… так, как и роженицы то не всегда орут. — Что это, – думаю, – чёрт бери — за представление! Ну-с… я то ладно, спьяна! Ошибка в объекте — мне то, пожалуй, простительно. Обмишурился, оплошал, таки… с кем из мужиков не бывает. А кого, спрашивается, эта фигуристая сексуальная мадама хотела видеть позади себя, где спина утрачивает своё название, и с кем любовным утехам желала предаваться. Пилот — в загранке. Так, ужель, подплеснув, и обо мне в супружеском ложе она забыла, и об откомандированном на все новогодние праздники своём летуне. И стал я рассусоливать, братцы, прикидывая к носу, что-то похожее — на хрен, всё никак не понимая, как же эта близость, вообще, меж нами могла произойти. — Либо, — думаю, — эта дьяволица сыпанула мне лошадиную дозу снотворного, али клофелина в коньячок, дабы я несколько позабылся, либо я сам с жадности нагрузился по самую ватерлинию — от нежных к этой амазонке чувств-с… Ведь ещё та… сексуальная шалунья. Ведь ещё та... сексапильная баловница, которую ещё и поискать надоть. По миру. — Ну-с, — говорю я ей, синьора Любава, — премного вам благодарен, — без ножа вы меня, к чёртовой матери, развратным своим поведеньицем зарезали! Негоже, — сказываю, — так конфузить меня, любвеобильная вы наша соседушка, и так с моей скромной личностью поступать! Как, мол, теперича мне в глаза вашему супружнику то смотреть! И дома, поди, чемодан с одними трусами у порога стоит! А это уже есть — моральное унижение всей моей целомудренной персоны! И тут та стервочка и давай кричать, и давай чертыхаться, и драться даже, всё размахивая кулачками перед моим не совсем фотогеничным портретом, обвиняя — в изнасиловании. — Батюшки-светы! Экая же вы, — сказываю, — плутовка! – только и произнёс я. – Как же это можно было со мной вам так поступить! Вы, – говорю, – дескать, уж… соседская гражданочка, теперь помалкивайте, пока Новый год не пройдёт. Гульнули… и будя! Довольно нервы, мол, попусту тратить. Потом будем рассусоливать и о последствиях думать. Иначе вас-де за блудодейство и распутство супруг накажет! Розгами. А ещё в истории Заволжья бывало, – сказываю, – с перепугу и дети рождались. И даже от таких штучек, как вы-с… гражданочка Любаша. А та уже пытается ударить меня в самое сердце, ломая кулачком ребро. — Ну-ну! Красавишна! – отвечаю. – Свет очей моих… подслеповатых. Ух, какая же вы, право — прелюбодейка! Ах, какая же вы, есть — лицедейка. Мои вам: аплодисменты, букет и восхищение. А с какой это такой пьяной радости, вы, потерпевшая грешница, а такие, вдруг, довольные, да и в лице — счастливые. Солнечные просто. Вона как светитесь… и вам не стыдно-с… — Вы куда, – скажите, – блудница, меня втянули. А не вы ли, Любаша, – сказываю, – завлекли меня в свои греховные сети и паутину, дабы оконфузить. Устроили здесь предновогодние, вишь ли, алкогольные возлияния. И без рогоносца-супружника. — Греховодница вы, право… сладострастница! – произнёс я. Манатки свои в руки и, шасть — в дверной проём из соседской квартирки. Прочь. Только — Митькой меня и звали. Нет-нет… мы с соседом, проживая в одном подъезде и на одной площадке, всегда сей знаменательный в году день праздновали дома. Вот только до той поры, вот только до того времени. До обмана и измены. И соседушка, надо сказать, замечательный дядька и известная на всю Губернию персона. Он пилот дальнего следования, но не известно, правда — какого направления. Хотя к нему претензий нет и быть не может, ибо он у нас: и хлопотун, и добытчик. Весь парфюм и шмотьё из-за кордона доставляет для наших балованных особ, вплоть до шикарных однотонных шуб и роскошных меховых палантинов; однородных красок и кутикул для их маникюра и педикюра. Облагодетельствовал он всех нас — на свою голову. Был он всем хорош, его бы только благодарить, да вот мы с его романтичной пассией всё храним от лётчика эту нашу интимную тайну и любовную связь, боясь иной раз, по причине нетрезвости, проболтаться. Ведь… выходит так, что я не токмо в отношении него и своей добропорядочной супруги подлость совершил. Ведь я обидел ещё и, мать её етить, его бабочку — Любаву. Хотя... сомнения у меня посему поводу. Подозрительность. Вообще, повезло летуну в жизни, ибо его, такую хорошенькую мадмуазель, можно было выиграть только в карты, в казино — Лас-Вегаса, что глаз от оной молодайки и ныне не оторвать. Это замечу, вообще, лебединая песнь, а не дамочка. Сзади. А вот спереди, не дай Бог, с её сатанинским оком встретиться. Переморгнуться. Считай, пропал. Соблазнительные они у неё… очень, похотливые. Заворожит и пленит. Заколдует. Нет-нет… лишний раз убеждаюсь, что женщинами не становятся — ими рождаются! Точка. Все они, братцы — актрисы… одного погорелого театра. Нет никакой им веры. Так и жди, что тебе изменят. Таки... ожидай, что обманут. Вот, с тех самых пор, повышенная у нас с Любавой ото всех секретность, а потому который год и хожу рядом с соседями, отводя свои очи, ибо боюсь, граждане, что расскажет эта бесстыдница обо всём: нашей родне — о том интимном с ней недоразумении. О нашей с ней, вроде как — случайной связи. До седьмого пота. А эта стервозная, пардон, молодайка ходит уже несколько годов и ухмыляется. Вот же ж… зараза. А то возьмёт, егоза… и давай — прямо издали закатываться и орать. Горлом. Ведь вижу, что уже не забавляется, а просто издевается, братцы, надо мной или мстит окаянная бесовка — за содеянное. — Привет! Пока! – только и перекинемся иной раз на лестничной площадке. И бегу прочь от неё — к чёртовой матери… куда глазоньки мои скосят. Ведь после той, предновогодней с ней встречи, жизнь у меня пошла кувырком. Места себе не нахожу. Иногда, слушаю… прислушиваюсь — ушла ли Любашка на работу поутру иль не ушла. Как дверь хлопнет, так выхожу и я, аки нашкодивший, в чужом гнезде, блудливый кот. Однако, эта кукла стала меня обманывать. Иногда: и дверью стукнет, и ножкой потопает, и каблучком подкованным поцокает… будто покинула подъезд. Смылась. Тут-то и я выбегаю… сломя голову, опаздывая на работу. Бог мой! Глядишь, а она возвращается, будто что нужное и важное дома забыла. Ага… а в глазах черти. И поднимаясь по трапу, старается освободить от шубы, точёную Мастером — свою ножку, каждый раз всё выше и выше… задирая юбчонку. Нет, ну не зараза ль. Да ещё, скажи, скалится, зуб свой золотой сушит. А у меня душа в пятки… И это поутру. Нет, братцы, мне нельзя завидовать! Ад… кромешный! И надо же было мне уродиться таким застенчивым и стыдливым. Я уже и пугаться прямо той чертовки стал, шарахаясь от неё. А видели бы вы, братцы, как она эротично поедает предо мной африканский банан. А летом, таки… вообще, хоть бери отпуск и, сматывайся — к едрене фене. На кулички. Да-да… как встретимся с оной озорницей на площадке, так будто не ручонки у неё, а решето с позолотой: то ключ, глядишь, уронит, то сумку не держит. А раз что-то упало, так ей обязательно нагнуться надо. Вот-вот… и я о том. Нет бы, да присесть аккуратно, аки балерина, скажем, в поклоне, согнув ножку в коленке, да поднять то, что специально бросила. Так нет... Этой язве, вишь ли, надобно соблазнительно и сексуально нагнуться — поломойщицей, оголившись до неприличия. Это хорошо, нежели я телесное бельё её, заморское, только глазом разгляжу. А бывало, что и того на срамнице оком не узреть, а всё, пожалуйте, как в притоне — до самой святой ейной сути. Да лишь от неё и услышишь, что та кошечкой-развратницей, при том, замурлычет… — Мур-мур-мур! - будто истома её с утра одолевает. Томление. Как завижу стан её, гибкий, как заслышу стон её, томный, таки… стеснение у меня, братцы, в грудине: кислорода нуль, кровь рвёт всю венозную структуру, а колени аж… назад выворачивает. Ой… а щёки то как рдеют. Ведь плоть, пардон, разрывает исподнее в клочья. На тряпки. А ведь всё начиналось так празднично. Тем новогодним днём — в год рыжего пса… поспешал я, помнится, домой — с новогодними радостями. Подарками. Так, соседка-грешница на пути шлагбаумом предо мною в халатике предстала, перехватив мою фигуру на пятой ступени лестничного пролёта. Ножкой. И такая, знаете ль, бытовая и естественная просьба. Гроздь, вишь ли, ей понадобилось вбить. В стену. И только… Знамо дело, надо помогать. Сосед то в небе. Таки… вбил я гвоздь, и не один. Естественно… тут же за стол. Коньяк. Предпраздничное настроение. Угостились… нехило. Просто замечательно… да, в принципе, как обычно. И туточки меня и сразил Бог вина — Бахус. Ну, а далее — картина маслом. Яркая жизненная... та самая — любовная сцена, что, братцы, и ноне стыдно. Так, не дожидаясь нашего разоблачения, пришлось… без объяснения причин, менять квартиру в центре города на аналогичную, в отдалённом от них — курмыше. А потому, как вдали друг от друга… то и нынче мы дружим. На расстоянии. И иной раз даже Новый год празднуем вместе. Смотрю, а Любава и ноне, как сыр в масле катается, частенько напоминая мне о той, довольно счастливой меж нами случайности. Всё рассматривает и любуется после той, давней своей агрессии, укушенной раной — на тыльной стороне моей ладони. А надысь… знахарка, раскинув для меня карты, подсказала, что в ближайшее время мы вновь с этой интересной занозой встретимся, а потому я ноне внимателен, сосредоточен и при каждом СМС-сообщении… бросаюсь, сломя голову, к телефону. Даст Бог и встретимся, таки… будет что вспомнить — в немощной старости. Отож... Под капельницей. |
|
|
| Всего комментариев: 1 | ||||||
| ||||||
